Джон Малкович

Актер, 52 года, Нью-Йорк

Я вырос в большой семье. В доме всегда царила суматоха, и обычно я где-нибудь уединялся и играл сам с собой в солдатики или в куклы. Другой моей игрушкой была туба. Еще я много читал, хотя в школе с определенного времени перестал прилежно учиться.

Моя мать с детства очень любознательна. Ее семье принадлежала местная газета в Бентоне, штат Иллинойс, где я вырос. Мать всегда отлично разбиралась буквально во всем на свете. Она из тех, кто в состоянии рассказать вам о свежем бестселлере и о последнем видеоклипе «U2», а заодно перечислить произведения К. С. Льюиса и сообщить, сколько очков получил «Лейкерс» в первом матче сезона. Это просто потрясающе! Также она очень остроумна. Отец был человеком иного склада. Его больше нет на свете, но, когда я о нем думаю, он встает перед моими глазами: темноволосый, обаятельный, элегантный. Он был борцом за сохранение окружающей среды и издавал экологический журнал, что в Бентоне — городе угольных шахт — делало отца чем-то вроде маргинала.

Самое мое заветное воспоминание об отце? Детство, я играю в футбол, а отец обязательно стоит у края поля, очень импозантный: в белой рубашке, брюках цвета хаки, мокасинах и старой заношенной замшевой куртке. Он всегда выглядел стильно.

До всего, что я знаю о ремесле актера, я в основном дошел своей головой. В колледже прослушал кое-какие курсы, но по большей части они мне ничего не дали.

Лучшим образованием для меня стала работа с друзьями в театре «Степпенвольф». Мы, выпускники колледжа, собрались и взглянули на актерство вот под каким углом: работа это или что-то другое? Для меня это работа, но есть люди, для которых актерство — это всепоглощающая, монотонная, разрушающая психику, переходящая в помешательство, разъедающая болезнь, которая поражает весь организм. А я всегда говорил: «Если вы не получаете удовольствия, кто вам мешает найти нормальную работу?»

Было ли это храбростью сыграть в фильме «Быть Джоном Малковичем»? Я не считаю, что с моей стороны это была храбрость. Меня беспокоила необходимость найти равновесие между моими профессиональными обязанностями и моим правом на частную жизнь. Но у меня и в мыслях не было, что этот проект требует от меня храбрости. Просто вещь показалась мне блестящей. Сценарий меня очень позабавил. Только одно царапнуло, мистическая такая штука: Чарли Кауфман говорит, будто ничего такого не знал, но в период, который он описал, я действительно жил в доме на Семьдесят Пятой улице. И на минуту меня действительно прошиб холодный пот.

Я не питаю к Голливуду неприязни. Я простой парень из маленького шахтерского поселка в Иллинойсе, и мне ли жаловаться на то, как со мной обошлись в Голливуде? Я получаю кучу денег за то, что работаю с великими людьми, среди которых есть и мои близкие друзья. А что касается голливудских фильмов… Ну это уже другой вопрос.

Я ничего не имею против того факта, что ужасные фильмы приносят большие деньги. Беда не в том, что фильм Х принес 300 миллионов долларов, а в том, что фильм Y вообще не был снят, а фильм Z, хоть его и сняли, и гениально сняли, никто не смотрит. Помню, как я пробивал свой фильм «Танцор этажом выше». Разослал сценарий знакомым в Голливуде, и в тот же день мне позвонил один человек и говорит: «Я просто влюбился в этот сценарий. Настоящее чудо. Богатейший материал. Очень яркий, очень необычный, дико интересный…» Так мы проговорили минут двадцать, а в конце разговора он сказал, что не возьмет сценарий. Они считают, что сценарий про политику или там про иностранцев никому не будет интересен. И резонов у них было хоть отбавляй.

Больше меня бесит тот факт, что у людей настолько плохой вкус. Я прямо столбенею.

Cексуальность стоит почти за всем на свете. Ладно, пускай не «почти за всем», но в мире искусства на сексе завязано очень многое. И когда актер играет, обычно на каком-то уровне обязательно задействована эротика. У актера не должно быть коронной роли. Если кто-то говорит: «О, у вас гениально получится вот это, я просто вижу вас в этом образе», то это полный провал. Если все в точности знают, какие роли тебе подходят, значит, ты не состоялся как актер.

Разница между театром и кино состоит в том, что в театре ответственность лежит на тебе. Кинематограф может сделать так, что роль у тебя не получится. Подчеркиваю — может! А вот театр — не может. Никто не может помешать тебе сыграть хорошо в спектакле. Когда видишь на сцене действительно хорошего актера, то сразу осознаешь: перед тобой великий актер. Но поймите: кинематограф может так все подстроить, что вам не удастся сыграть хорошо. Я всегда спорю со старой пословицей «Камера никогда не лжет». Я всегда повторяю: «Именно для этого камера и существует».

Работать над фильмами в качестве режиссера — послаще, чем, к примеру, страдать внутренним кровотечением или поносом. Но не скажу, что это приятная работа.

Нет ничего выше, чем чтение. Книги — главный источник удовольствия и вдохновения, важнее, чем театр, кино или изобразительное искусство.

Я уже был один раз женат и не готов вновь проходить через это. По сути, что значит «заключить брак»? Мне не нужна специальная бумажка — я и без бумажки знаю, что должен быть рядом со своей любимой и своими детьми. И я не думаю, что моя любимая нуждается в бумажке, которая удостоверяет, что в трудный час я не сбегу. Потому что, если трудный час наступит, никакая бумажка ни на что не повлияет.

Люди постоянно твердят, что разгул насилия в искусстве стимулирует разгул насилия в жизни. Мне, например, нравится Снуп Догги Дог. В его творчестве много такого, что пробуждает во мне воспоминания, там много по-своему смешных вещей. Но при этом сами видите — я не возненавидел всех женщин, у меня не возникает желание купить десяток пушек и в кого-нибудь стрельнуть… Я могу принять музыку такого рода как жизненные наблюдения некоего отдельного человека. Это особое мировоззрение, основанное на определенном наборе переживаний и впечатлений. И никто не имеет права объявлять это мировоззрение хорошим или дурным.

Разумеется, отсюда не следует, что насилие в произведениях искусства не воздействует на людей. Еще как воздействует. Мне всегда смешно, когда я слышу из уст какого-нибудь киношника: «О, нет, сцены насилия никак не воздействуют на зрителя…» Если не воздействуют, то зачем их в фильм-то включать?

Вообще-то я не очень похож на тех чокнутых типов, которых мне довелось играть. Да, нрав у меня вспыльчивый, я могу обозлиться, могу судить категорично, но поймите: я всегда пытался обуздать эти порывы, и помогает мне в этом мое любопытство. Вот пример. Вообразим, что есть у меня один приятель — молодой итальянец, гей. И вот я вижу, что к нему в гримерку каждый день приходят евреи лет сорока пяти: он с этими мужчинами проводит время, едет потом с ними в ресторан… Во мне проснется любопытство. Я не почувствую ни ужаса, ни злости, ни гадливости — только любопытство. Мне захочется побольше узнать об этих людях. Законы нравственности и этики тут ни при чем, принципы тут ни при чем — любопытство и только любопытство.

В киноиндустрии все диктует мода. В данный момент в моде герой, который бегает и стреляет, а также взрывы и мордобой. Но, думаю, очень скоро народ от всего этого устанет, и мы начнем производить что-нибудь другое. Я уверен на сто процентов. Думаю, в недалеком будущем фильмы типа «Смертельного оружия» уйдут на покой туда же, куда ушли хулахупы. Как однажды сказал Фолкнер об одном рассказе: «Его горести не бередят сломанных костей мира и не оставляют шрамов. Он пишет не о сердце, а о половых железах». Именно так сейчас обстоят дела. Большая часть фильмов — не о сердце, а о половых железах. Но ситуация изменится. А если не изменится, то, значит, сам род людской исчезнет, да и фиг с ним, невелика потеря.

Меня настораживает культ знаменитостей. Мне кажется зловещей потребность жить виртуальной жизнью, в которой ваши печали, радости и страсти не так интересны, как мои переживания. Или, например, переживания Джорджа Клуни и Джонни Деппа.

Среди фанатов попадаются просто страшные люди. Как-то меня по всей Англии преследовал один такой. Подходит и говорит: «Я Билли Гиббс, дайте мне денег». Без передышки. Он все твердил: «Я достал пленку, я достал пленку». Он имел в виду, что каким-то образом снабжал меня пленкой, что ли. Это была такая безумная идея фикс. Он все лез ко мне и лез, пока я не дал ему несколько раз по голове, чтобы он заткнулся.

Кстати, это был не первый раз, когда я ударил человека. Однажды я кинулся на какого-то мужика в Центральном парке. Тут особо нечего рассказывать. Просто какой-то мужик стал мне говорить: «Отъе**сь от меня». Это был не поклонник моего творчества, а просто очередной из тех нью-йоркских психов, на которых спокойно смотреть невозможно, — так и перерезал бы им глотку и выпустил кишки.

Я предпочитаю фантастические фильмы реалистическим. Ведь что такое по большому счету реальность кино? Стоят перед камерой несколько миллионеров и изображают на лице страдания. Какой уж там реализм!

via esquire